Место трудов академика Б. Л. Смирнова в традиции русских переводов из Махабхараты /Васильков Я. В. - 2001

Категории: Борис Леонидович Смирнов | 2001 г., Москва - Конференция "110 лет со дня рождения ак. Б. Л. Смирнова | Вокруг Смирнова | Авторы

МЕСТО ТРУДОВ АКАДЕМИКА Б. Л. СМИРНОВА В ТРАДИЦИИ РУССКИХ ПЕРЕВОДОВ ИЗ МАХАБХАРАТЫ
Васильков Ярослав Владимирович

Источник: Международная конференция "110 лет со дня рождения академика Б. Л. Смирнова", г. Москва, 14-15 декабря 2001 г.
Скачать:

Фото с выступления на конференции "110-лет со дня рождения академика Бориса Леонидовича Смирнова". г. Москва, 15 декабря 2001 года.

Стенограмма

Выступление Ярослава Владимировича Василькова
(доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник СПбФ ИВ РАН).
г. Москва, 15 декабря 2001 года.

Дорогие друзья!

Переводы Бориса Леонидовича Смирнова из Махабхараты — это очень многомерное, многоплановое, многостороннее явление нашей культуры, и эти переводы как бы обращены к самым разным аудиториям, к разным группам людей. Если брать широко, переводы Бориса Леонидовича это, конечно, некий акт просветительства, акт популяризации знаний об Индии, о древнеиндийском культурном наследии. В этом качестве они обращены к очень широкой аудитории, практически ко всем образованным людям, которые интересуются индийской культурой, искусством, литературой и т.д. И эта категория людей воспринимает труды Бориса Леонидовича по-своему.

С другой стороны, конечно, переводы, особенно того что мы называем философскими текстами Махабхараты, в переводах Бориса Леонидовича это фактор развития традиции духовного знания в России и в этой своей ипостаси они обращены тоже к определённой аудитории, к адептам эзотерических учений, духовных практик, и которые воспринимают их тоже по-своему.

Но, наконец, есть ещё один аспект. Дело в том, что переводы Бориса Леонидовича давно являются органической частью развития науки о Махабхарате и традиции переводов Махабхараты. И вот я, как представитель переводческой традиции, индологической традиции переводов Махабхараты, потому что ими много лет занимаюсь, хотел бы просто сказать сегодня вам о том, как мои коллеги-индологи относятся к трудам Бориса Леонидовича, что они в них очень ценят, чем они восхищаются, за что, может быть, критикуют. Если критикуют, то справедлива ли эта критика.

Прежде всего, конечно, безусловно, все говорят о настоящем переводческом подвиге. Если представить себе, как можно за немногие годы между выходом на пенсию и кончиной было подготовить такой объём гигантский текстов… Я вам могу сказать просто как человек работающий над переводами Махабхараты, что этот объём сам говорит о чрезвычайно интенсивной работе переводческой, о колоссальной нагрузке. Притом что надо иметь ввиду, что Борис Леонидович был очень тяжело болен, была мучительная болезнь. Это, конечно, настоящий подвиг, перед которым все мы благоговеем.

Потом нельзя не восхититься исключительным гражданским мужеством, потому что мы даже плохо представляем себе, что это значило в те годы издать перевод Бхагавадгиты. Ведь только что кончилось сталинское время. Ведь ещё в 1949 году с Дебольским произошло то, о чём сегодня говорили. Просто за малейшее проявление религиозности в разговоре можно было поплатиться очень жестоко. И при Хрущёве, вы знаете, тоже в ближайшие годы развернулась ещё невиданное тоже по жестокости гонение на религию. И вот выходит в это время перевод Гиты. Я думаю, здесь следует говорить не только об исключительной смелости, о мужестве, но ещё о какой-то гениальной интуиции, которая явно подсказывала Борису Леонидовичу, что вот в этот момент, если это сделать, в этот уникальный и единственный момент — это чудо может свершиться и книга может пройти. И действительно, это всё реализовалось. Момент был уникальный. В самом деле, может быть, кто помнит, это был момент, когда полная изоляция страны вдруг разрушилась, нарушилась, впервые партийные и государственные деятели выехали за границу вообще, и эта заграница была Индия. Я помню как стояли гигантские очереди в кинотеатры, для того чтобы просмотреть документальный фильм о визите Хрущёва и Булганина в Индию. Это был цветной фильм, там впервые мы могли увидеть индийские храмы, там звучала эта завораживающая музыка, там были танцы, там показывали йогов индийских, ну и в общем это было сплошное чудо.

И вот на фоне этой вот эйфории, на фоне этих звучавших всё время лозунгов «Хинди руси бхай бхай!», вышла Гита, на которой была надпись, что она посвящается братству народов СССР и Индии, и ни у одного начальника среднего и низшего звена просто не поднялась рука на то, чтобы это запретить, а до высшего начальства, слава Богу, не дошло, что там вышло в Ашхабаде.

Потом, конечно, это было исключительное явление и просветительства, и научное явление просто. Мало тоже кто сейчас представляет себе, в каком состоянии убожества находилась наша индология в те годы. Потому что в 30-е годы, до войны ещё, вся классическая индология, изучающая фундаментальные основы индийской культуры, она была выкорчевана просто совершенно. Была уничтожена полностью блестящая школа Щербатского, Петербургско-Ленинградская школа исследования индийской философии. И единственная практически индология, почти единственная, которая существовала тогда в середине 50-х годов, это изучение ново-индийских языков, языка хиндустани, разговорного языка, которое велось большей частью на основе газетных текстов. Правда сам глава этой школы, академик Баранников, он позволял, иногда мог себе позволить перевести с хинди тот или иной текст индуисткого характер, но это понималось как такая занятная мифология, и он перевёл в частности большую очень поэму на хинди Рамаяна Тулси Даса.

Кроме того он же поручил своему ученику Владимиру Ивановичу Кальянову начать перевод Махабхараты. И в 50-м году вышел первый том, перевод первой книги Махабхараты — Адипарвы. И вот, если сравнить перевод с переводом Бориса Леонидовича, это просто небо и земля. Перевод Кальянова был сделан не то что просто прозой, это был буквальный перевод, перевод слово в слово. Когда слова просто переводились не всегда удачно выбранными словарными значениями, вне контекста и в общем перевод этот достаточно критиковали, чтобы сейчас этим заниматься. Комментарий был минимальным, совершенно убогий.

И вот на этом фоне, конечно, необычайный эффект произвело появление переводов Бориса Леонидовича, которые были, прежде всего, выполнены, написаны прекраснейшим русским языком, которые сопровождались обширнейшим комментарием научным. Причём в этих комментариях Борис Леонидович использовал, все достижения почти что тогдашней науки о Махабхарате, европейской в основном, и индийской науке о Махабхарате. Он прекрасно учёл и проработал почти все переводы предшественников. Но, тут надо сделать одну оговорку, что он мог учесть достижение европейской науки в основном до революционного периода и, может быть, до середины 20-х годов, когда ещё что-то могло поступать, какая-то литература могла поступать в Россию. Надо отметить как большое достоинство переводов Бориса Леонидовича то, что из своих предшественников он, опять же, руководствуясь безошибочным чутьём, выбрал самый верный ориентир, на кого можно ориентироваться, самый точный, высший авторитет, потому что… Я знаю по своей собственной практике. Я вот недавно работал над переводом Анугиты и сверял тоже, смотрел, сличал разные… как переводится то или иное трудное место у того, у другого, третьего переводчика, как это у Бориса Леонидовича. Я убедился, что наиболее надёжными переводами философских текстов Махабхараты и сейчас, и поныне, остаются переводы, на которые ориентировался, из западноевропейских, и Борис Леонидович. Это, прежде всего, переводы блистательных немецких знатоков индийской философии Пауля Дейссена и Отто Штрауса. И вот этот выбор, безошибочно сделанный, он тоже придавал переводам Бориса Леонидовича особую надёжность. Отдавая должное переводам Бориса Леонидовича за все эти, перечисленные мною достоинства, индологи, довольно часто, причём обычно это индологи, которые сами переводами Махабхараты не занимаются, но отмечают, а иной раз подчёркивают, его непрофессионализм. Надо признать, что профессиональным индологом-санскритологом Борис Леонидович не был. Потому что в востоковедении вообще полный профессионализм, профессиональная компетентность достигается, как правило, только тем, что по окончанию высшего учебного заведения, при идеальных условиях проучившись где-нибудь ещё в каком-нибудь западном центре, и побывав в изучаемой стране, нужно лет 20-25, как минимум, просто заниматься только этой культурой и только этим языком, этой литературой, жить в этой культуре, хотя бы мысленно. И вот где-то к 40-50 годам человек действительно достигает какой-то профессиональной компетентности.

Борис Леонидович, конечно, не знал так, как это знает индолог-профессионал, различные детали индийского быта, этнографические какие-то детали, хотя он стремился овладеть этим тоже. У него, вполне возможно, какое-то в отдельных случаях непонимание таких вот каких-то мелких бытовых реалий, есть подобного рода неточности. Но, на мой взгляд, у переводов Бориса Леонидовича есть одно важнейшее преимущество, которое полностью перевешивает, полностью перекрывает все вот такого рода возможные недочёты, недостатки, вызванные каким-то таким не полным профессионализмом, может быть, его как переводчика как индолога.

Дело в том, что такие тексты древнеиндийской культуры как Гита, обладают совершенно особенным свойством. В самой Махабхарате есть место, где после того как битва уже окончилась, Арджуна обращается к Кришне и говорит ему, что «когда-то, помнится, перед началом битвы ты мне пропел нечто, но я сейчас ничего не помню, потому что потрясение этой великой битвы вытеснило всё у меня из памяти». И он просит его повторить ему Гиту, на что Кришна говорит ему: «Я не могу этого сделать, потому что тогда я пел, будучи погружённым в Йогу, а сейчас я могу тебе только сообщить некое традиционное предание, которое тоже тебе пригодится, поможет тебе».

Действительно, текст Гиты основан на опыте очень глубокого проникновения в тайники психического мира человека, и в нём затрагиваются такие глубинные архетипы, которые резонируют в душе читателя. Гита это текст, подобный Евангелию, и ряду других, наверное, текстов, это первые два, которые сразу приходят на ум, в том отношении, что этот текст может как бы в процессе чтения сам заговорить с читателем. И вы, наверное, знаете многочисленные случаи при чтении Гиты и при чтении Евангелия, таких спонтанных религиозных обращений, внезапного пробуждения у человека каких-то религиозных чувств и интересов. И вот если переводчик такого текста как Гита глух к его религиозному содержанию, если он просто решает техническую задачу, если он также отстранённо переводит текст Гиты, как, скажем, какой-то пейзажный текст в Махабхарате, где есть такие пейзажи, состоящие из перечисления различных видов деревьев и т.д., то такой перевод никогда не сохранит это удивительное свойство подлинника — говорить с душой читателя.

Если, с другой стороны, переводчик подходит к тексту Гиты с жёсткой меркой своих каких-то предвзятых идей, пытается приспособить великие образы Гиты к тому, чтобы они выражали его собственные идеи, причём более поздние, чуждые Гите идеи, то опять это свойство теряется. Таких переводов немало. Может быть даже так, что переводчик благоговейно относится к Гите, очень глубоко проникает в её содержание, в её смысл во всех деталях, но пытается при этом уложить свой перевод в такое прокрустово ложе европейского стихотворного метра. К сожалению, опять здесь разрушается обаяние Гиты и она теряет эту свою власть над читателем, хотя бы отчасти. К сожалению, на мой взгляд, такое произошло с переводом Гиты, который был выполнен блестящим её знатоком Всеволодом Сергеевичем Семенцовым. Он попытался перевести вот это стихотворным метром.

Перевод Гиты Бориса Леонидовича Смирнова, какие бы мелкие неточности в деталях ни находили дотошные критики, он сохраняет именно это удивительное свойство подлинника говорить с сердцем читателя. И именно этот перевод дал толчок к исканиям сотен и, может быть, тысяч людей на всей территории бывшего Союза, и именно на этом переводе, и вообще на работах Бориса Леонидовича Смирнова, основаны некоторые совершенно удивительные, невероятные на первый взгляд духовные свершения наших некоторых земляков-современников.

Глубина переводов Бориса Леонидовича Смирнова и сила их воздействия на читателя базируется не только на правильной интерпретации, на проникновении в дух подлинника, но и на том, что он очень удачно нашёл формальный аспект, формальную сторону переводов, на то, что он очень удачно формально организовал текст перевода, вот, может, в отличии от того, что произошло, как я сказал, с переводом Всеволода Сергеевича Семенцова.

Этот формальный аспект переводов Бориса Леонидовича современные индологи часто игнорируют вообще, а иногда критикуют. Между тем Борис Леонидович и здесь является новатором, который просто проложил дорогу в будущее. Дело в том, что до него тексты из Махабхараты переводили либо стихами, что всегда было плохо. Вообще нельзя индийский эпос переводить русскими стихами. Это показали перевод Гиты Казначеевой, перевод Рамаяна Тулси Даса Бараниковский, который я упоминал и который просто подавляет чудовищной монотонностью в результате.

И, с другой стороны, индийский эпос нельзя переводить и чистой прозой. Это продемонстрировал уже первый том перевода Кальянова. Вот на эту дилемму, как переводить — стихом или прозой — и указала в 1950-м году во время обсуждения перевода Кальянова в Ленинграде на кафедре индийской филологии в университете Нина Владиславовна Лобанова. Это ученица, единственная из подлинных учеников Фёдора Ипполитовича Щербатского, которая пережила репрессии и которая смогла даже вернуться в Ленинград. Её академик Баранников устроил на кафедру лаборанткой, и она там так вот скромно проработала многие годы, тайно занимаясь при этом переводами из Махабхараты.

И вот она на этом обсуждении, высказав крайне резкий критический отзыв о переводе Кальянова, обратилась к этой проблеме. И она показала, что возможен только третий путь — переводить прозой, но такой прозой, которую, как она писала, пронизывает воспоминание о стихе оригинала. Она писала, что даже в прозаическом переводе Махабхараты читатель должен ощущать исчезнувший стих, эта проза должна быть ритмизованной прозой. И Нина Владиславовна оставила образцы переводов, выполненных в этой манере. Мы их, два таких фрагмента, недавно опубликовали. Они очень похожи на переводы Бориса Леонидовича, и это не случайно. Дело в том, что Нина Владиславовна и Борис Леонидович переписывались, и у дочери Нины Владиславовны, Веры Константиновны Афанасьевой, нашего шумеролога, очень известного, она работает в Эрмитаже, сохранились письма Бориса Леонидовича, которые свидетельствуют, что они обменивались опытом перевода, что они формулировали общие теоретические установки. Причём, по письмам видно, что Борис Леонидович очень ценил замечания и отзывы Нины Владиславовны. Это и понятно, потому что в её лице Борис Леонидович получал, собственно говоря, признание своего переводческого метода со стороны школы Щербатского, которая хоть и была уничтожена полностью, но, тем не менее, оставалась высочайшим авторитетом в нашей индологии.

Когда в конце 60-х годов в Ленинграде Светлана Леонидовна Невелева и ваш покорный слуга приступали к работе над переводом Махабхараты, мы должны были продолжать этот проект полного перевода прозаического, начатого Владимиром Ивановичем Кальяновым. Но мы пошли, однако, по другому пути. Вырабатывали мы свой метод с учётом опыта Бориса Леонидовича. Я не буду вам приводить примеры, нет времени… Я просто вот книгу, последний выпуск нашего перевода, духовного перевода Махабхараты с книгами, которые, кстати, переведены у Бориса Леонидовича, это «Нападение на спящих» (Сауптикапарва) и Стрипарва («Книга о жёнах»)… Вот эту книгу я с удовольствием подарю библиотеке фонда памяти Бориса Леонидовича Смирнова.

Я прошу поверить мне на слово, мы переводим прозой, но прозой ритмизованной, прозой, с инверсиями, с разными такими специальными формами слога, характерными для поэзии. У нас, поэтому, было всегда очень много проблем с издательскими редакторами, потому что они нам всё время исправляли, скажем, когда мы писали почему-то не сражение, а сраженье, там или не наставление, а наставленье, они нам это помечали, что в словаре-то ведь наставление. И нам приходилось очень долго отстаивать свою правоту, говорить, что, понимаете, вот мы хотим именно, чтобы за прозой стоял как бы стих оригинала. Вот то самое, что делал в своих переводах Борис Леонидович Смирнов. Сегодня уже говорили о том, что он переводил именно ритмизованной прозой, он называл это свободным стихом, но это, в общем, практически то же самое. Мы также строго придерживались, следуя Борису Леонидовичу, принципу, по которому одной санскритской шлоке должно соответствовать обязательно одно русское предложение.

И поэтому, я надеюсь, что с правом, с известным основанием, мы в нашем, вот этом, томе перевода Махабхараты пишем, что ощущаем себя связанными преемственностью, как переводчики, именно с традицией Бориса Леонидовича Смирнова и Нины Владиславовны Лобановой.

Что я с большим удовольствием хочу сказать, это то, что в последнее время к нашему предприятию по полному переводу Махабхараты, которое близится, в общем, к завершению… Во всяком случае, осталось перевести только две огромных книги, практически 12-ю и 13-ю, т.е. Шантипарва и Анушасанапарва. Шантипарва известна всем, потому что там как раз Мокшадхарма содержится.

В скором времени уже будет перевод, я надеюсь, окончен, усилиями не только нашими. А к нам, слава Богу, подключаются молодые переводчики сейчас, и мы их ориентируем именно на то, чтобы они продолжали традиции Бориса Леонидовича.

Должна, видимо, в 2002-м году выйти шестая книга Махабхараты, которую долгое время все обходили, вернее, кто-то брался всегда её переводить, но так вот и не решались всё-таки это сделать, потому что там Бхагавадгита. Сейчас выйдет эта 6-я книга с переводом Гиты. Не вся она переведена профессором Владимиром Гансовичем Эрманом из Петербургского университета. Вы увидите. Это в любом случае будет прекрасным дополнением к переводу Бориса Леонидовича Смирнова, потому что в этом переводе учтены и все те новые чтения трудных мест с новой интерпретацией, которые были предложены учёными мира за истекшие годы.

В результате, я могу с надеждой только сказать, что переводческой традиции, у истоков которой стоял Борис Леонидович Смирнов, принадлежит будущее.

Спасибо!

Доклад

Доклад. Ярослава Владимировича Василькова
(доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник СПбФ ИВ РАН).
г. Москва, 15 декабря 2001 года.

Дорогие друзья, переводы Б. Л. Смирнова из Махабхараты – это очень многомерное, многоплановое, многостороннее явление нашей культуры и эти переводы как бы обращены к самым разным аудиториям, к разным группам людей. Если брать широко, переводы Б. Л. Смирнова – это, конечно, некий акт просветительства, акт популяризации, знаний об Индии, о древнеиндийском культурном наследии. В этом качестве они обращены к очень широкой аудитории, практически ко всем образованным людям, которые интересуются индийской культурой, искусством, литературой и т.д. И эта категория людей воспринимает труды Б. Л. Смирнова по-своему.

С другой стороны, переводы Б. Л. Смирновым таких текстов, как Бхагавадгита, несомненно явились фактором развития современной традиции духовного знания в России, и в этой ипостаси у них особая аудитория: адепты духовных практик и мистических философий, которые, разумеется, воспринимают эти тексты по-своему.

Но в то же время переводы Б. Л. Смирнова - это и звено в развитии научной традиции русских переводов философских текстов Мбх. И вот, как представитель этой академической переводческой традиции, я и хотел бы оценить место и роль в ней переводов Бориса Леонидовича. Сказать сегодня вам о том, как мои коллеги индологи относятся к трудам Б. Л. Смирнова, что они в них очень ценят, чем они восхищаются, что, может быть, критикуют. И если критикуют, то справедлива ли эта критика.

Конечно, ни один обзор истории изучения Махабхараты или переводов из нее в России не обходится теперь без упоминания трудов Б. Л. Смирнова. Вот только как о нем упоминают? Безусловно, все говорят о его переводческом подвиге (проделал в короткий срок гигантскую работу несмотря на мучительную болезнь), о его гражданском мужестве - и действительно, какое мужество требовалось, чтобы в 50-х годах, при Хрущеве, выступить с переводом Гиты! Лишь немногим позднее перевод буддийской Дхаммапады Вл. Н. Топорова вызвал такую бурю, что она, говорят существенно ускорила смерть Ю. Н. Рериха. Б. Л. Смирнов, когда-то в прошлом ссыльный, вполне мог за свой перевод, как за "пропаганду религии", что равнялось "антисоветской агитации", потерять все и опять вернуться в положение ссыльного или зека. Ведь ещё в 1949 году с Дебольским произошло то, о чём сегодня говорили: сажали в это время за всякое проявление религиозности, а тут - издал человек перевод Гиты! Конечно это требовало колоссального мужества, но тут была еще и гениальная интуиция (может быть, и йогическая): ощущение того, что вот в этот конкретный момент - можно, что именно сейчас, вероятно, и пройдет! Был на самом деле уникальный момент - всесоюзная эйфория советско-индийской дружбы после первого, кажется, выезда советских гос. деятелей за рубеж и триумфального приема там. Я помню, как стояли гигантские очереди в кинотеатры, для того чтобы просмотреть документальный фильм о визите Хрущёва и Булганина в Индию. Это был цветной фильм. Там впервые мы могли увидеть индийские храмы, там звучала эта завораживающая музыка, там были танцы, там показывали йогов индийских, в общем - это было сплошное чудо. Повсюду звучал лозунг: ”хинди-руси бхаи-бхаи"", “индийцы и русские – братья”! И в этот момент выходит Гита, с надписью "Посвящается братству народов Индии и СССР". Как запретишь?! И ни у одного начальника среднего и низшего звена просто не поднялась рука на то, чтобы запретить, а до высшего начальства, слава Богу, не дошло, что там такое напечатали в Ашхабаде.

Наряду с мужеством, отмечают и просветительское значение переводов Б. Л. Смирнова. Мало кто сейчас представляет себе, в каком убожестве пребывала тогда, в момент выхода переводов Б. Л. Смирнова, наша индология. Ведь в 30-е годы классическая индология, изучение санскрита и классической инд. культуры были полностью выкорчеваны. Блистательная петербургская школа исследований индийской философии (школа Ф. И. Щербатского) была разгромлена, уничтожена физически. Само занятие классической индологией было под запретом. Изучение Индии свелось к изучению разговорного языка хиндустани (хинди и урду), в основном - по газетным текстам. Только сам глава этой новой школы, акад. Баранников мог позволить себе иногда перевести с хинди какой-нибудь текст с индуистской религиозной тематикой, воспринимавшейся как занятная мифология, да еще своему ученику В. И  Кальянову он дал задание начать перевод с санскрита Махабхараты, и в 1950 году вышел перевод первой книги, Адипарвы. Но что это был за перевод! Прозаический буквальный перевод, слово в слово (Кальянов называл такой перевод "научным"). Дух подлинника там и не ночевал.

И вот на этом фоне являются переводы Б. Л. Смирнова, с их прекрасным языком, с обширными комментариями, причем в них Борис Леонидович использовал основные достижения европейской науки о Махабхарате, включая хорошо им проработанные и учтенные переводы предшественников. Это было как бы возрождением классической индологии в России! Хотя, конечно, Б. Л. Смирнов в интерпретации текста и в переводе мог опираться на опыт европейской науки только дореволюционной, максимум - науки до начала 20-х годов, когда еще поступали в СССР научные книги по индологии. Но все-таки это было возрождением, культурным прорывом после трех десятилетий гробового молчания. Здесь важно еще то, что Б. Л. Смирнов, в числе своих предшественников выделил, руководствуясь безошибочным чутьем, на кого положиться в первую очередь. В интерпретации и переводе философских текстов он ориентировался прежде всего на великого немецкого интерпретатора и переводчика текстов инд. философии П. Дейссена (и О. Штрауса). Переводы Дейссена по точности едва ли превзойдены и сейчас. Ориентация на Дейссена, на Штрауса придала переводам Б. Л. Смирнова особую надежность. Эту роль Б. Л. Смирнова как пионера, возродившего в СССР изучение культурного наследия Индии, популяризировавшего индийскую культуру у массового советского читателя - также признают все индологи.

Отдавая должное Б. Л. Смирнову за его подвижничество, гражданственность, героизм и просветительство, индологи, однако, подчеркивают обычно, все-таки, его непрофессионализм. Тут надо сказать, что, конечно, профессиональным индологом (санскритологом) Б. Л. Смирнов не был. В востоковедении профессионализм обретается только после 20-30 лет интенсивной работы исключительно по специальности, когда исследователь просто живет мысленно в изучаемой культуре. Только тогда достигается подлинная компетентность. Б. Л. Смирнов, мы знаем, всю жизнь был профессиональным медиком. Санскрит он учил по учебникам (это исключает хорошее, полное знание). Смирнов не знал так, как знает индолог-профессионал, реалии индийского быта, социальные нормы, флору и фауну и т. д. На уровне таких бытовых деталей, случалось, он что-то недопонимал, у него есть подобного рода неточности. Но, на мой взгляд, у переводов Б. Л. Смирнова есть одно важное преимущество, которое полностью перевешивает их недостатки, вызванные неполным профессионализмом переводчика.

Такие тексты древнеиндийской культуры, как Бхагавадгита, обладают особым свойством. В самой Махабхарате Кришна говорит о Гите, что он пропел этот текст, пребывая в состоянии глубокого йогического погружения, и говорит, что даже он сам уже не может этого повторить. Действительно, текст Гиты основан на опыте очень глубокого проникновения в тайники психического мира человека. В нем затрагиваются некие глубинные архетипы, которые резонируют в душе читателя. Гита - это текст, подобный Евангелию в том отношении, что этот текст может вдруг, неожиданно "заговорить" c читателем. Вы знаете, что за чтением Гиты, как и за чтением Евангелия многие люди переживали спонтанное религиозное обращение, внезапное пробуждение религиозных интересов. Вот почему Гита в некотором смысле - боговдохновенный (или "йоговдохновенный") текст.

Если переводчик такого текста, как Гита, глух к его религиозному содержанию, решает просто техническую задачу, переводит Гиту так же отстранено, как, скажем, пейзажный текст, в котором перечисляются различные деревья в лесу (таких немало в Мбх) - то такой перевод никогда не сохранит это удивительное свойство подлинника - его способность говорить с душой читателя. И то же самое: если переводчик подходит к тексту Гиты с меркой каких-то своих предвзятых идей, пытается приспособить великие образы Гиты к тому, чтобы в них вложить свои, чуждые Гите идеи - опять это свойство теряется (Каменская и Манциарли). А может быть и так, что переводчик благоговеет перед Гитой, очень глубоко проникает в ее смысл во всех деталях - но пытается уложить текст в прокрустово ложе европейского стихотворного метра - и снова очарование Гиты потеряно, она теряет хотя бы частично свою власть над нами. К сожалению, так случилось со стихотворным переводом Гиты прекрасного ее знатока В. С. Семенцова.

Перевод Гиты Б. Л. Смирнова, какие бы мелкие неточности в деталях не находили в нем дотошные критики, - сохраняет это удивительное свойство подлинника говорить с сердцем читателя. Именно он дал толчок исканиям сотен, может быть - тысяч людей в разных уголках тогдашнего Сов. Союза, и именно на нем, вообще на работах Б. Л. Смирнова, основаны некоторые удивительные, невероятные на первый взгляд духовные свершения наших земляков и современников.

Точность и глубина переводов Б. Л. Смирнова базируются не только на правильной интерпретации, проникновении в дух подлинника, но и на удачно найденной формальной организации перевода. К сожалению, этот формальный аспект переводов Б. Л. Смирнова современные индологи, говоря о нем, либо игнорируют, либо критикуют, а между тем Б. Л. Смирнов явился и здесь новатором, проложившим дорогу в будущее.

Дело в том, что тексты Махабхараты прежде переводили либо стихами, либо прозой. Правильными русскими стихами переводить индийский эпос нельзя, это показал и неудачный перевод Гиты Казначеевой, и уже в советское, послевоенное время: перевод акад. Баранниковым Рамаяны Тулсидаса, чудовищный по монотонности. Но и чистой прозой индийский эпос переводить не получается, что и продемонстрировал уже первый перевод В. И. Кальянова.

На эту дилемму (переводить прозой или стихом) указала при обсуждении перевода Кальянова на Кафедре инд. филологии ЛГУ в 1950 г. современница и единомышленница Б. Л. Смирнова Н. В. Лобанова. Она - единственная из подлинных учеников Ф. И. Щербатского, которая пережила репрессии и смогла даже вернуться в Ленинград. Скромно работала лаборанткой на кафедре у А. П. Баранникова. А в тайне - переводила с санскрита тексты из Мбх. И вот она на этом роковом для нее обсуждении (резко критический отзыв о работе Кальянова стоил ей очень дорого) показала, что возможен лишь третий путь: переводить прозой, но такой, которую "пронизывает воспоминание о стихе оригинала". "Даже и в прозаическом переводе Махабхараты, - писала она, - читатель должен ощущать исчезнувший стих", а сама проза перевода должна быть ритмизованной. Н. В. оставила образцы выполненных в этой манере переводов, и нам удалось два из них опубликовать в 1990-х гг. Они очень похожи по стилю на переводы Б. Л. Смирнова: и у Лобановой, и у Смирнова мы имеем дело, по сути дела, с ритмизованной прозой (хотя Смирнов предпочитал называть свою форму «свободным стихом»), там и там сохраняется разбивка текста на шлоки как ритмико-синтаксические единицы. Это сходство не удивительно. У дочери Н. В. Лобановой (В. К. Афанасьева) сохранились письма Б. Л. Смирнова, свидетельствующие, что они с Н. В. обменивались опытом перевода, формулировали общие теоретические установки, причем по письмам видно, что Б. Л. Смирнов высоко ценил замечания и отзывы Н. В. Ведь в ее лице он получал, собственно говоря, признание своего переводческого метода со стороны школы Ф. И  Щербатского - разгромленной, ушедшей в прошлое, но остававшейся наиболее авторитетной в российской индологии.

Когда в конце 1960-х гг. мы с С. Л. Невелевой приступали к работе над переводами из Мбх (продолжая как бы проект полного перевода, начатый Кальяновым), мы, однако, не пошли по кальяновскому пути. И вырабатывали мы свой метод с учетом опыта Б. Л. Смирнова. Мы переводим прозой, но прозой ритмизованной, с инверсиями, со специально поэтическими формами слов, что не раз вызывало недоумения и протесты издательских редакторов. Мы строго придерживаемся принципа: одной санскритской шлоке должно соответствовать одно русское предложение.

Мы только что сдали в печать перевод 14-й книги, «Ашвамедхикапарвы». В него входит один из текстов, ранее переведенных Б. Л. Смирновым – «Анугита», текст ранней Санкхьи. Чтобы дать вам представление о том, как мы переводим, я приведу самое начало «Анугиты».

 «Джанамеджая сказал:
 Когда Кешава с Арджуной, сразив всех врагов, пребывали, великие духом, в том Доме собрания, - о чем беседовали они, о дваждырожденный?
 Вайшампаяна сказал:
 2-4.   Вернув неделимым все свое царство, исполненный ликования Партха в том прекрасном Дворце собрания вместе с Кришной предавался забавам. Как-то раз оба они, веселые, в сопровождении родственников, забрели ненароком в один из залов того дворца, подобный залу в райском дворце на небесах. И Арджуна, сын Панду, наслаждаясь обществом Кришны и любуясь тем дивным дворцом, сказал такие слова:
 5-7.   “Накануне битвы, о мощнодланный сын Деваки, я зрел воочию твое величие и твой образ Вселенского Владыки. Но все, что ты из дружеского расположения соизволил поведать мне тогда, я забыл, о Кешава, ибо разум мой пострадал от потрясений. Теперь снова пробудился у меня интерес к этим предметам, но ты собираешься уехать в Двараку - о почтеннейший владыка, Мадхава!”
 8-13.   Услышав это, достойнейший из наделенных речью, вместилище великого духовного пыла Кришна обнял Пандаву и так ему ответил: “Я поведал тебе тайну, о Партха, я описал тебе извечную дхарму в ее истинном виде, а также все нетленные миры. Досадно мне, что ты не обрел просветления и не усвоил сказанного. Значит, ты маловерен и неразумен, о Партха! А ведь я, возвестив тебе словесно о Брахмане, уместил в этом всю дхарму; больше я уже не смогу рассказать все это полностью! Ибо тогда я повествовал о высочайшем Брахмане, будучи погружен в йогу. А сейчас могу лишь поведать тебе одно древнее сказание, чтобы ты, обретя должное состояние сознания, пошел высшим путем. Слушай, о достойнейший из блюстителей дхармы, как я расскажу об этом!»

Как видите, мы переводим «Анугиту» ритмизованной прозой, за которой, как я надеюсь, угадывается стих оригинала. То есть, мы следуем по стопам Б. Л. Смирнова. Недаром в нашем предшествующем томе переводов из Махабхараты, в издании 10-й и 11-й книг, мы с С. Л. Невелевой так и написали, что ощущаем себя связанными преемственностью именно с традицией Б. Л. Смирнова и Н. В. Лобановой. Мы очень надеемся, что в скором времени к нам в нашей работе над переводом индийского эпоса присоединится и молодежь, собственно молодые уже начинают работать, причем стилистически мы их ориентируем в том же направлении. В 2002 году должна выйти шестая книга Махабхараты, которую долгое время все обходили, индологи долго не решались браться за нее, потому что в ней-то и содержится Бхагавадгита. Сейчас эта книга выходит в переводе профессора В. Г. Эрмана из Петербургского университета. Новый перевод Гиты будет прекрасным дополнением к переводу Б. Л. Смирнова, потому что в этом переводе учтены все те новые чтения трудных мест с новой интерпретацией, которые были предложены учёными мира за истекшие годы. И, кроме того, стилистически В. Г. Эрман, по его собственным словам, в значительной мере ориентировался на опыт Бориса Леонидовича.

В итоге, заключая свой доклад, я могу с надеждой сказать, что по моему мнению переводческой традиции, у истоков которой стоял Б. Л. Смирнов, принадлежит будущее!